За три года до Победы

Надежда Кутищева была свидетельницей обороны Тулы и ее послевоенного восстановления.

— Мне было предопределено попасть в Тулу,— рассказывает Надежда Мироновна.— Я родилась в Смоленской области, но мой отец каждую зиму ездил в Тулу работать на сахарном заводе. Сюда же переехала моя старшая сестра после того, как вышла замуж. И когда в 1939 году папа умер, сестра забрала меня к себе. Они снимали комнату в районе Кировского стадиона. Ее муж был начальником бани, так что жили мы не бедно.

Меня определили в школу № 7. Лето 1941 года я проводила в школьном лагере, там и услышала о начале войны. Прибежала домой — сестра в слезах. Я, 11-летняя девчонка, еще не особо понимала, что происходит, но в глубине души притаился страх.

Из 7-й школы сделали госпиталь, а всех детей перевели в школу № 25. Там мы учились в три смены. Над головами летали вражеские самолеты, и часто уроки заканчивались не по звонку, а по сирене воздушной тревоги.

Каждое утро, когда я собиралась в школу, сестра одевала меня в новые валенки и зимнюю одежду — на тот случай, если фашистский снаряд вдруг разбомбит наш дом, я хотя бы спасусь от холода в первое время. После уроков я бежала помогать сестре — в бане, где она работала, мыли раненых и дезинфицировали одежду. Лишними ничьи руки не были.

В период осады города голод был. Как-то раз снаряд попал в элеватор недалеко от нашего дома. Оголодавшие туляки ели горелые зерна. А однажды, когда нас совсем прижало, моя сестренка поехала в ближайшую деревню и обменяла все свои платья, брошки, серьги на хлеб и молоко. Так мы и протянули до наступления наших, когда немцев от города прогнали.

После войны я окончила девять классов, пошла на курсы бухгалтеров и в возрасте 18 лет устроилась на «Сплав». Там познакомилась со своим будущим мужем. Мне тогда исполнилось 20 лет, а Ванька на два года моложе меня был. Приехал в Тулу на практику из Запорожья. Мы в столовой каждый день сталкивались на пороге. И однажды он пригласил прогуляться после работы. Мы гуляли по всему городу: бродили по Центральному парку, зашли в Кремлевский сквер, где была танцплощадка.

Он танцевать не особо умел, зато я плясунья — та еще. Когда бывали в сквере, вытаскивала его на площадку, и мы кружились до тех пор, пока ног не переставали чувствовать. А по воскресеньям ходили в кинотеатр на улице Степанова.

В те годы в Туле уже начиналась большая стройка, на месте бараков вырастали многоэтажные дома. Мы уже трудились на комбайновом заводе: Иван — инженером, я — электромонтером. В 1951 году у нас родился первый сыночек, спустя несколько лет — второй. От завода мы получили комнатушку, теснились кое-как. А в 1956 году нам предложили работать на стройке за жилплощадь. Так мы и получили свой угол.

В свободное время мы с мужем просто обожали кататься на лыжах. Заразил нас этим делом товарищ Ивана. Я сначала возражала: мол, на работе вкалываем, так еще и в выходные не отдохнуть. А сейчас могу смело заявить: поэтому столько и живу, что каждую зиму по субботам и воскресеньям мы выходили на лыжню и наматывали по 5–7 километров…

Муж Надежды Мироновны умер в 2009 году после тяжелой болезни. Сейчас она живет со своим старшим сыном в небольшой квартире в Пролетарском районе. У нее двое внуков, внучка и правнучка Полина. С каждым годом все меньше остается тех, кто помнит военную Тулу и может рассказать о том, как это было. И потому эти свидетельства бесценны.

Подпишитесь на наш канал на Яндекс.Новости