Приказано: выстоять

Отрывок из книги одного из руководителей обороны Тулы и партизанских операций в годы Великой Отечественной войны, командира Тульского рабочего полка, Героя Российской Федерации (посмертно) генерал-майора Анатолия Петровича Горшкова.

(Продолжение. Начало в № 71.)

29 октября пошел дождь, сеянец, как называют его старики, нудный и холодный. Вода сочилась с неба невидимо и почти неслышно. От той сухой солнечной осени, которая баловала нас теплом так долго, не осталось и следа. Дома, казалось, обиженно насупились, натянули поглубже на себя шапки крыш и угрюмо глядели темными бездонными окнами. В будке было сухо. Потрескивал фитиль в лампе, едва слышно шуршала вода по стеклу единственного окошка. Согнувшись над картой, Сосонкин сосредоточенно наносил оперативную обстановку. Она не радовала, и начальник штаба, словно в ознобе, часто и раздраженно передергивал плечами.

- Пойду в окопы, Борис Михайлович, погляжу, как там люди. Что-то делать надо, дождь полил.

Не поднимая головы, он кивнул. Я затянул потуже ремнем телогрейку, взял привычно легший в руку автомат и вышел. Стояла настороженная тишина, лишь звучно чавкала грязь под ногами. Спустился в лощину и осторожно двинулся вдоль окопов. То тут, то там вспыхивали огоньки самокруток. Кто-то со знанием дела материл фашистов и погоду. Нашел Ведерникова. Он стоял с бойцами на тыльной стороне окопов под густыми кронами деревьев. Поздоровавшись, назвал себя. Ответили мне вразнобой.

 - Мокнем?
 - Мокнем, - подтвердил Ведерников. - Как сусликов дождь из окопов повыковырял. Воды кое-где больше, чем по колено. Худо, что без толку мокнем.
- Худо, - согласился я. - Что предлагаете?
 - Оставить боевое охранение и отойти в дома.
- Боевое охранение менять каждые два часа. У жителей, если они еще остались, попросите плащи. К утру пригодятся.
- Сделаем, - совсем по-домашнему сказал Ведерников и подтолкнул своих к выходу из лощины.
 - И вот еще что, - остановил я его. - Пошли-ка, Николай Петрович, связного к Хохлову. Пусть переждут дождь в домах.
 - Хорошо, - Ведерников потоптался рядом. - Так я пошел?
- Идите, идите, - спохватился я и повернул к КП.

То тут, то там в окнах сквозь закрытые ставни и опущенные шторы начали пробиваться тусклые полоски желтого света. Туляки, несмотря на приказы и просьбы, не покинули дом. Я подумал, что мы не имеем права обмануть надежды людей, уверенных, что фашисты в город не войдут. ...

На командном пункте полка народу было немного. Связные обжились в недостроенном бомбоубежище, в дальнем свободном углу пили чай из самовара, который успели где-то раздобыть, Сосонкин отдавал короткие распоряжения бойцам, то и дело приходившим в будку. Звонко били в пустую консервную банку капли дождя, просочившиеся сквозь щели в крыше. Дверь на КП открылась, и ввалился Петрухин, обвешанный кабелем. Две старые ободранные корейки он держал в руках; одну, поновей, зажал под мышкой. Это добро он свалил молча в угол. Все, кто был на КП, выжидательно наблюдали за этим вторжением.

Так же молча он подошел ко мне, достал из нагрудного кармана список:

- В связь никто не хочет, - сказал он. - Все воевать рвутся. Не понимают, что у нас будет самый передний край. Нужен приказ.
 - Это – к начштаба, - сказал я и кивнул в угол.
- Значит, связь будет? Петрухин открыл ящик, вытащил оттуда замысловатый аппарат. Кто-то присвистнул от удивления. Марухин со знанием дела оглядел его и серьезно спросил Петрухина:
 - Это первый аппарат Эдисона? Или второй?
- Каменный век, - буркнул тот. - Найден при раскопках на складе управления связи...

Как выяснилось, в поисках необходимой аппаратуры Петрухин не смог ничего раздобыть. В военное время телефон – на вес золота. Тогда он обратился к Жаворонкову, который дал записку к начальнику управления связи Сергею Георгиевичу Курулеву.

 - В штаб связь протянем, - сказал Петрухин. - я туда Сабирова с Евсеевым послал, а еще куда надо?..

 Сосонкин указал на карте точки, и Петрухин ушел.

- По данным разведки, враг готовится к бою, - сказал Сосонкин. - Нельзя его сегодня ночью выпускать из виду, Петрович. Нельзя, это точно. А что конники? - Готовы. Садовников сам с ними ходил и снова рвется... Пусть отдохнут пару часов. По вечерам фашист не воюет, а к утру должен зашевелиться.

 В дверь постучали. Вошел пожилой, очень усталый человек в поношенной, но ладно пригнанной офицерской форме. Знаки различия скрывала плащ-палатка.

- Разрешите, товарищ капитан? Присланы в ваше распоряжение. Армейский батальон строителей. 130 бойцов.
 - Издалека присланы?
 - От самой границы, почитай.
 - Невеселый у вас вышел марш-бросок, - жестко сказал Сосонкин, - но зато быстрый.

Офицер промолчал, но глаз не опустил. В его взгляде не было ни обиды, ни гнева, а только смертельная усталость.

- Где ваши люди? - перевел я разговор.
- Здесь, под деревьями.
- Уведите в бомбоубежище, вход за будкой, часовой покажет, я сейчас подойду.
- Слушаюсь, - офицер тяжело бросил руку к фуражке, отдавая честь, повернулся и вышел.

Накинув сырую, тяжелую телогрейку на плечи, я пошел к строителям, ничего хорошего не ожидая от встречи. Предчувствие меня не обмануло. В бомбоубежище при тусклом свете чадящих коптилок сидели и лежали уставшие до безразличия ко всему старые бойцы.

 - Встать! - голос командира звучал глухо.
- Сидите, сидите,- торопливо остановил я солдат. И почувствовал неловкость за свою торопливость, которая выдала мою жалость к этим людям. Им всем было за пятьдесят. Плотники, бетонщики, столяры. Свое мирное ремесло они вынуждены принести в жертву войне. Не у всех было оружие.

- Пойдемте на КП, товарищ...?

- Лейтенант, - подсказал знакомый уже мне комбат и поднялся, чтобы идти со мной.
- А вы, товарищи, перекурите пока, перемотайте портянки, - мне хотелось хоть как-то поддержать этих людей. - Глядишь, и настроение поднимется. ...

На КП я развернул потертую на сгибах, но еще хорошо сохранившуюся карту Тулы и показал рубеж обороны, который должен был занять стройбат, прикрывая Воронежское шоссе. Сосонкин коротко и толково показал наилучшие секторы обстрелов. Мы хорошо понимали, что измотанные четырехмесячными боями строители мало чем могли нам помочь здесь, на основном, как мы предполагали, направлении удара.

- Сам понимаешь, лейтенант, - повернулся я к комбату, - угадать трудно, где он полезет. Может, и через вас. Держитесь, сколько есть сил, пока мы на помощь не подоспеем. Главное, не пустить фашиста в город. Других ни просьб, ни приказов не будет. Окапывайтесь, как сможете. Гранаты и бутылки возьмете в убежище.
 - Ну, будь здоров, - мы с Сосонкиным по очереди обняли лейтенанта, и он шагнул в ночь.
- Ну и погодка, - сказал, входя, Агеев. - налей-ка, брат, чайку, - попросил он связного. И, взяв осторожно кружку с чаем, присел к столу. - Повезло нам с позицией, как считаешь, Петрович?
- Позиция как позиция, - сказал я. - Жаль, противотанковый ров не закончили. Беспокоит меня оставленная перемычка, Григорий Антонович, как бы горя мы с ней не хлебнули.
- Да я не об этом. Кладбище у нас сзади, вот и говорю: повезло.
- Нам-то что проку от мертвецов? - удивился Сосонкин. Я тоже вопросительно глянул на Агеева.
- Большой прок, братцы вы мои,-задумчиво сказал комиссар полка.- Большой... За нами деды, прадеды лежат. - По могилам стариков своих не очень отступать станешь, совесть не пустит, - Агеев придвинул остывший чай.
- Как там, Григорий Антонович? - кивнул Сосонкин в сторону окопов. - А что там? Горшков чему учил? Боевое охранение стоит исправно.
- Чему мы их научили, в бою проверим,- сказал я. - Прошелся и по домам,- словно не услышал меня комиссар,- настроение, я бы сказал, на четыре с минусом. Как мог, поднимал. Я подошел к Сосонкину.
- Вот что, Борис Михайлович. Разведчиков пока придержите. Я пойду в райком. Вернусь – глядишь, прояснится обстановка. Если что, я у первого секретаря Центрального райкома партии Малыгина. Звони.
- Передавай ему привет,- Агеев туго, без единой морщинки, как это умеют делать только бывалые солдаты, наматывал портянки.
- Скажи, что к бою готовы. Хороших он нам дал людей, очень хороших.
- Скажу, - и я шагнул под дождь, предварительно по привычке глянув на часы. Было 19.30.
 (Продолжение следует.)