Приказано: выстоять-6

Отрывок из книги одного из руководителей обороны Тулы и партизанских операций в годы Великой Отечественной войны, командира Тульского рабочего полка, Героя Российской Федерации (посмертно) генерал-майора Анатолия Петровича Горшкова.

(Продолжение. Начало в № 71. )

— Ладно, батя,— пробормотал я.— Не учи, сам знаю.

Тот крякнул и заерзал щекой по прикладу трехлинейки. Дождь перестал. Наш передний край молчал. Слышался лишь рев танков, шипящие очереди вражеских автоматов и шлепанье дождевых капель, срывавшихся с деревьев. Танкисты, боясь задеть своих, прекратили огонь. Я лег на скат траншеи, упершись левым локтем в бруствер. Размокшая глина мягко подалась. Положил на ладонь диск автомата. Холодная тяжелая сталь легла в руку, вдавливая локоть глубже в землю, приклад привычно уперся в плечо.

— Да и не убьют нас, батя! — сказал я.

— Огонь! — услышали мы команду.— бей гадов!

Я нажал на спуск. Автомат мягко забился в руках. В его биении было что-то успокаивающее. Перевалившая через ров фашистская пехота залегла, часть автоматчиков, пятясь назад, отходила к своим. Частый оружейный огонь повис над передним краем полка. Мой сосед стрелял не спеша и расчетливо. Я тоже перевел свой автомат на одиночные выстрелы.

— Что за часть против нас кинули, не знаешь, командир? — спросил боец.

— Дивизию «Мертвая голова», отец,— сказал я.

— Хорошее название,— пробормотал он,— надежа есть, что сделаем ее мертвой.

На нашем участке обороны гитлеровцы откатились быстро, оставив на поле боя десятки трупов. Но слева стрельба разгоралась. Я вырвал пучок травы, вытер автомат и стал пробираться влево.

— Держись, отец,— сказал на прощание металлургу, протискиваясь мимо него.

— Да уж как-нибудь…

Пригнувшись, я шел по траншее, повторяя ее изгибы.

— Мартынова не видели? — окликнул пулеметчиков, которые заливали воду в кожух ствола.

— А вон там, в кирпичном доме,— махнул один из них.— Вот машинку наладим и на выручку пойдем.

— Кто с ним? — спросил я, разглядывая неотделанный кирпичный дом, который надежно прикрывал фланг второго батальона от атак гитлеровцев.

— Зубанков, Злотвер, Езиков, Гаврилин… Алферов из пулемета чешет. Так мы пойдем, товарищ капитан?

— Идите,— и я посторонился, пропуская пулеметчиков, спешивших на помощь товарищам.

Дом был окутан красновато-коричневой пылью от вонзавшихся в него пуль. Скупо и расчетливо бил из амбразуры, сделанной в окне, пулемет Алферова. Я двинулся вслед за косогорцами.

Сырой холодный ветер носился по траншеям. Казалось, что он шарахается от разрывов снарядов и мин, которые раз за разом встряхивали землю.

Пехота откатилась за противотанковый ров. Танки расстреливали наш передний край и Красный Перекоп. Били фугасными, термитными снарядами. Несколько домов жарко пылали. Били болванками, которые насквозь прошивали стены, крыши зданий. Пригнувшись, я шел на участок обороны, где был КП. Осколки резали воздух и землю, секли ветви деревьев, и казалось, невидимый лесоруб бродит по парку.

В окопах бойцов было немного. Вода где на штык, где выше заливала траншеи, и люди оборудовали огневые позиции, пользуясь складками местности, устраивались за деревьями вот так, как Мартынов — занял красный дом водоканала и держит под огнем противника.

Воды становилось все больше и больше. Идти по траншее было невозможно. Вылезаю и, пригибаясь, бегу вперед, стараясь не попадать на открытые места. Рядом — разрыв мины. Взрывная волна жестким толчком швыряет меня в воронку. Минуты две-три прихожу в себя, переворачиваюсь на спину. Ничего не слышу. Низкие серые тучи медленно скользят по вершинам лип и осин, и я на миг закрываю глаза — кружится голова. Затем сажусь, беру автомат. Возвращается слух, и я выбираюсь из воронки. Ползу к дому и через десяток метров наталкиваюсь на Сашу Алексеева, залегшего за кочкой.

— Что у вас, Саша? — спрашиваю Алексеева.— Где Мартынов?

— Вон там, за деревьями, жару поддает.

Переползаю дальше. Пули с мягким свистом уходят в грязь. Мартынов возится у пулемета. Спрыгиваю в ров к нему. Рядом с Мартыновым в глубине траншеи сидят Езиков, Злотвер и другие. Здороваюсь, спрашиваю, как самочувствие.

Мартынов отвечает за всех:

— Можно было бы лучше, да некуда.

— Почему дом оставили?

— Невмоготу сидеть, товарищ капитан,— Мартынов рукавом вытирает потное лицо.— Кирпичи летят отовсюду, секторы обстрела неважные. Вот и отошли сюда.

— Но высотку эту держите любой ценой.

— Это мы понимаем. А вот как танки к нам попали, там же ров?

— Ров не закончен. Прямо против вас осталась узкая перемычка на болоте. Фашисты ее и нащупали. Думаю, что у нас побывали только первые ласточки.

— Утешили… — задумчиво протянул Мартынов.

— А вы не барышни, чтобы вас утешать,— отрезал я.

— Да я не о том,— махнул рукой командир отделения.— Пушку бы надо сюда, а? На прямую наводку. Ведь валом теперь попрут, Анатолий Петрович.

— Нет у меня пушек, Миша. Нет. Если бы хоть одна была, вам бы отдал. Но нет,— я почувствовал себя на миг виноватым перед этими людьми, которых оставляю один на один с танками.

— Да, мы понимаем… — поднялся Зубанков.

— Надо стоять, мужики,— сказал я.— Другого выхода нет. Ведерников далеко отсюда?

— А вон там, на скате,— Мартынов показал влево вниз.

— Вас ищут, товарищ командир,— сказал Ведерников, едва мы поздоровались.— Связной прибегал.

— Что у тебя, Николай Петрович? — спросил я, не ответив.

— Утешительного мало. Семь убитых, есть раненые, отправляем в тыл. Танки нащупали перемычку.

— Знаю. Что делать будешь?

— Стянул противотанковые ружья поближе к перемычке. Истребителей танков туда же выдвинул.

— Все верно. Но людей постарайся поберечь.

— Постараюсь, да только вряд ли удастся. Пушку бы сюда. Тогда б мы им подкинули коксу.

— Знаю, но взять негде. Буду просить дальнобойную помочь.

Я ушел на КП.

— Что здесь, Борис Михайлович? — спросил, входя в будку.— Звонки были?

— Кравченко звонил, приказ — держаться.

— Что еще?

— Люди подходили, я их сразу на передовую отправлял.

— Откуда? Что за люди?

— от Малыгина и Храмайкова. В бой рвались. Фамилии записать не успел, не до того было. Отправил их к Ведерникову и Хохлову. Вооружены винтовками.

— На будущее прошу быть поосторожнее. А то мы назасылаем таких бойцов, что рады не будем. И записывать всех надо… Связной, свяжите меня с дальнобойщиками.

Над нашим передним краем нависла тишина, лишь за леском в районе позиций Хохлова шла неторопливая перестрелка.

— Восьмой на проводе, товарищ капитан,— позвал меня связной.

— Товарищ восьмой…

— Громче говори, не слышу,— пробился сквозь шорохи и трески голос Маврина.— Громче!

— Дай огурцов,— закричал я.— Потолще. Цель номер шестнадцать, квадраты пятьдесят шестой и сорок третий. Ползают, сил нет! Дай огурцов.

— Понял. Ждите, сейчас пришлю.

Я вернул трубку связисту.

— Связь не прерывать. Борис Михайлович, посмотри, куда будет бить 447-й полк, и помоги им откорректировать огонь. Не забыл еще науку Гражданской?

— Не забыл,— покачал головой Сосонкин, и его черные, как смоль, волосы упали на лоб.— Такое не забывается.

Тяжелый шелестящий шорох снаряда возник в небе, и его тотчас заглушил тугой звук разрыва. Земля взметнулась перед кирпичным заводом огромным черным фонтаном. Второй снаряд разорвался восточнее.

— В «вилку» берут,— пробормотал Сосонкин.

Эти разрывы не причинили беды танкам, но, видимо, фашисты поняли, что идет пристрелка. Танки, сгрудившиеся было в кучу, начали расползаться, разворачиваться в сторону обороны полка.

(Продолжение следует. )